Враг науки? Друг природы?
Имя победителя назвать нетрудно. Скажем, «сказка», или «магия», «чудеса»,
«волшебство».
«Фантастика» звучит немного хуже: по-русски она все еще кажется сокращенным
обозначением
популярнейшего в 60-70-е жанра, откуда для удобства произнесения выпало
слово «научная» -
между тем как невооруженным глазом видно, что ни о какой «научности» сейчас
уже не может
быть и речи. Лазерные мечи в руках джедаев не более научны, чем клинки,
выкованные гномами и
эльфами, в руках героев «Властелина колец». Труднее назвать имя потерпевшего
поражение.
Вроде ясно: магия пришла на место, оставленное наукой. Массовый интерес
к
сверхъестественному - результат распада научной картины мира; сверхъестественное
в данном
случае выступает как антоним естественнонаучного.
Или все же естественного? Ведь в действительности ни один научный работник
не подкрадывался
к Спящей Красавице со шприцем наизготовку; да и магия (в отличие от религии)
никогда
особенно не пыталась теснить науку, нередко полагая себя одной из разновидностей
таковой. Вся
борьба против науки, ведшаяся последние три с лишним десятилетия, шла
под лозунгами не
«магическими», но «природными» («экологическими»): «меньше химии», «долой
синтетику», «не
надо нам чудес техники, верните нам чистую воду и свежий воздух». «Все
прогрессы реакционны,
если рушится человек», - с чувством писал Вознесенский где-то в конце
золотых для него 60-х.
Все в человеке, все для человека, как же... И вдруг, стоило лишь попытаться
изгнать химию,
обесточить технику и совлечь синтетику, как на месте, где ожидался естественный
человек,
обнаружился зеленоухий магистр Иода. Как произошла подмена?
Начнем с того, что если магия не противник науки, то и природа как таковая
ничьим противником
(по крайней мере таким, который одерживает победу) быть не может. Стоит
ей остаться наедине с
собой, как она делается похожа на себя гораздо меньше, чем Йода на героя
Торо. Природоверие,
как доказывал такой специалист по чудесному, как К.С.Льюис (имеется в
виду как раз его трактат
«Чудо»), наиболее пессимистичная и непоследовательная из вер; стоит людям,
подобно мудрецам
античности, пожелать жить согласно природе, как показывал в своей книге
о Франциске
Ассизском Честертон, лучше многих понимавший толк в сказках и чудесах,
- и они сразузаймутся чем-нибудь на редкость противоестественным. Для
того чтобы слово «сад» начало
вызывать только трогательные ассоциации, нужны были века христианской
аскезы,
отшельничества и пустынничества. «Что могла им дать любовь к цветам и
птицам, - спрашивает
Честертон, — после тех историй, что про них рассказывали?.. Если вы хоть
немного знаете
латинскую поэзию, вспомните, что стояло в их садах вместо солнечных часов
или фонтана, нагло
и весомо, в ярком солнечном свете; попробуйте вспомнить, каков был бог
их садов».
Похоже, что именно это и произошло вновь, едва науке - религии нового
времени - было
нанесено поражение. Любовь к птицам орнитолога или к цветам — ботаника
мало похожа на
любовь к «цветочкам» и «птичкам» католического святого; но по крайней
мере одно общее
качество у них есть: они обе невинны. Человек устроен так, что, увидев
цыпленка и не усмотрев в
нем ни научный объект, ни тварь Божью, может, и восхитится на какое-то
время, а вслед за тем -
непременно захочет его употребить... и хорошо, если в пищу. Для ученого
природа - все-таки
тоже во многом храм; тот же, для кого она мастерская, отработав положенное,
естественным
образом постарается извлечь из-за одного верстака бутылку, из-под другого
куста закуску...
солнечные часы ему при этом ни к чему, хватит наручных, фонтан тоже по
барабану, а вот
Приап...
Но из-за куста вылез однако же не Приап. Там оказалась засада орков.
Или схрон халфлингов (так
в ролевых играх, основанных на популярной системе Вип@еоп5 &Вга@оп5,
стали именовать
толкиновских хоббитов - видимо, чтобы заимствование не выглядело слишком
буквальным).
Почему не Приап, долго, вероятно, гадать не надо: с одной стороны, христианство
(хотя бы в
качестве культурной традиции) пока изжито не до конца, с другой - все
весьма и весьма
дозволено, к услаждавшим античных любителей непристойности поэзии, живописи
и скульптуре
добавились журналы, кино-видео, интернет... а в саду действительно порой
бывает приятно и
просто отдохнуть, без излишеств. А вот почему орки?
А орки на самом деле, видимо, потому же, почему не синхрофазотрон и не
ботаник Паганель с
сачком и лупой. Да полно, неужели неудачные свойства синтетики и обусловленная
«техногенными причинами» «плохая экология» подорвали веру в науку, державшуюся
два века?
Драма Фауста начинается не тогда, когда он понимает, что некоторые его
открытия могут иметь
побочные эффекты, а тогда, когда он видит, что он уже стар, жизнь кончена,
а чуда так и не
произошло. Наука, в общем и целом, обещала человеку три вещи: он станет
а) молодым, б)
бессмертным и в) улетит отсюда куда-нибудь далеко-далеко. Фауст в свете
такого рода желаний
призвал черта (призвал успешно, стало быть, была все же польза от его
науки), человек послал
ученых копаться в цветках, атомах, клетках, генах... пока не выяснилось,
что все тщетно. Не то
чтобы совершенно тщетно: синтетика греет, химия лечит, 30 и 30 скрашивают
досуг,
искусственные сердце, почки, печенка, пенис более или менее успешно заменяют
пришедшие в
негодность естественные... но чуда не происходит. В какой-то мере чудесными
оказались только
лекарства — но при нашем полном незнании о том, из чего они сделаны и
за счет чего превращают
больную голову в здоровую, а дурное настроение в сносное, они выглядят
уже чем-то не вполне от
науки, а больше от «магии земли» (в тех же Ош1@еоп5&Е)га§оп5 - «магия
природы»). Дело не в
том, что лекарства лучше помогают «от сердца», чем искусственное сердце
или шунтирование;
дело в том, что почему-то очень важно именно чудо. |
неизвестный
текст /прислано в редакцию "Лk"
CAP.x4
