 |
→ |
КТО ТАМ ИДЁТ? | ©
Станислав Фурта
Дети спали. Их принесли слуги, сонных, в тёплых длинных рубашечках. Их
подносили по одному, он клал руку на их горячие со сна головки, крестил
и отсылал от себя. Машенька, первенькая… Сашка, любимец… Гриша, средний…
Наташа, последыш… Всё… Нет, не всё, кому-то он ещё что-то должен сказать.
Он попросил было позвать из гостиной Жуковского. Тот подошёл, поцеловал
его похолодевшую руку. Нет, не он… Пушкин махнул рукой, и Жуковский отошёл.
И тут он вспомнил… И позвал тихо-тихо, чтобы никто более не слышал.
- Ты здесь?
- Я всё время был здесь.
- А чего не шёл даже когда я вспоминал о тебе?
- Не хотел мешать.
- А сейчас чего откликнулся?
- Да ведь прощаться пора, ты меня за этим и звал.
- Это верно.
Пушкин немного помолчал.
- Глаза-то покажи.
Незнакомец зашевелился где-то там, в углу кабинета. Его красно-жёлтые
глаза, не мигая, смотрели из темноты.
- Ну, слава Богу, всё на месте. Цел и невредим. Теперь слушай меня и внимательно.
Мне надо тебе кое-что успеть сказать. Ничего я не знаю про этот твой мир,
о котором ты мне так долго рассказывал, и не знаю, кто и за что меня приговорил.
Судья и палач не бывают в одном лице. И если ты – палач, то судья у меня
другой, Он. Как я жил, так жил. Сожалею ли о чём-нибудь? Пожалуй, что
да. То, что грешил свыше всякой меры, это верно. И то, что жил далеко
не так, как сам себе того же желал, тоже правда. Я, видишь ли, имел несчастье
быть общественным человеком, а это хуже, чем быть публичной женщиной.
Впрочем, это ничего не оправдывает. Хотел ли бы что-нибудь исправить?
Сложный вопрос. Времени у меня не осталось ломать над ним голову. Да и
праздный вопрос-то, сам ведь понимаешь. А что я в этой жизни сделал не
так, так на это мне тоже Он укажет. Что до судьбы, и кто в чьей смерти
виноват, так всё ещё сложнее. Ты, наверное, думал, что я умру с проклятиями
на устах в адрес Натали? То есть, в твой адрес… Чудак, право… Самыми главными
виновниками моей смерти были отец мой, Сергей Львович, и мать, Надежда
Осиповна. Они имели жестокость произвести меня на свет, будучи тем не
менее осведомлены, что в один прекрасный день я умру. В акте рождения
изначально заложен акт смерти. Весь мир наш пропитан паутиной причин и
следствий, распутать которую мы не в силах. Мы все являемся причиной страданий
и смерти друг друга. И кто рассудит, кто больше, кто меньше? Разве что
Он? Да и Он вряд ли станет в этом разбираться. Вот когда ты предстанешь
пред Ним, тогда Он и спросит с тебя одного, что лично делал в этой жизни
ты. А так, зачем Ему копаться в делах земных? Когда кто-то уходит, выстраивается
целая очередь виновников. Кто-то обидел словом, кто-то украл последние
деньги, кто-то отбил жену. И каждое из этих событий неуклонно приближало
человека к концу. Да какая же в конце концов разница, кто в этой длинной
очереди последним нажал на курок? А с Натали я был счастлив. А кто будет
возражать, тому осмелюсь напомнить, что счастье есть исключительно субъективное
восприятие, каковое я и имел. Ну вот и всё. Прощай?
- Прощай. Пока…
- Да где ж мы теперь ещё с тобой свидимся?
- Позволь мне этот твой вопрос оставить без ответа. Пока…
- Куда ты теперь?
- А куда ж мне деваться, назад… в своё физическое тело.
- А если после моей смерти Натали замуж выйдет, так вы и его?…
Незнакомец добродушно засмеялся:
- Да нет, в этом воплощении моя деструктивная деятельность касалась только
тебя.
- А всё же, чем я вам там так насолил? А? Где ты?
Незнакомец исчез.
…Пушкин пережил и ещё одно утро. И оно тоже было морозным и солнечным.
Днём поднялась метель. Он видел, как разбиваются об окно крупные мохнатые
снежинки. Пушкин угасал, безропотно выполняя всё, что хотели от него врачи.
Стало трудно дышать. Ноги и руки холодели. Пульс временами пропадал совсем.
Но он всё не умирал. Он всё ждал, что вот-вот кто-то придёт за ним и заберёт
ТУДА. Но за ним никто не шёл. Он начал читать про себя слова молитвы на
исход души: «Каплям подобно дождевным, злии и малии дние мои летним обхождением
оскудевающе, помалу исчезают уже, Владычице, спаси мя». На стене заунывно
тикали ходики. «Се время помощи, се время Твоего заступления, се, Владычице,
время, о немже день и нощь припадах тепле и моляхся Тебе.» Тик-так. Тик-так.
Жив-жив. Жив-жив. «Устне мои молчат, и язык не глаголет, но сердце вещает:
огнь бо сокрушения сие снедая внутрь возгорается, и гласы неизглаголанными
Тебе, Дево, призывает.» Смерть не шла. Ему вдруг решительно всё надоело.
Зачем он здесь лежит? Он должен встать, вот только дыхание… Дыхание подводит…
Он открыл глаза и поворотился к Далю:
- Владимир Иваныч, там на кухне должна быть мочёная морошка. Хочу морошки.
Позови Наталью Николаевну. Пусть меня покормит.
…Натали, всхлипывая, подносила ему ложечку за ложечкой. Он тщательно с
удовольствием жевал, смотря в потолок. За окном подвывала вьюга. Потолок
вдруг раздвинулся, и Пушкин увидел небо. Огромное холодное небо. В комнату
с шумом и свистом ворвался рой снежинок. Они лепились к лицу, портьерам,
обоям, книгам.
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне.
Попадая на поверхность, снежинки превращались в маленьких белых мохнатых
чертенят, которые старательно умывали розовые мордочки и чесали за ушками
задними лапами с крохотными копытцами. Он шикнул на них, и они с писком
разбежались в стороны, словно стая мышей. Потолок встал на место.
Натали поднесла ему ещё ложку морошки. Он отклонил её. Натали прижалась
к его лицу. Пушкин ласково гладил её по голове. Пушкин огляделся по сторонам,
и увидел, что вокруг них собралось много народу: Даль, Спасский, Жуковский,
Тургенев, Вильегорский. Ему стало неловко.
- Ну-ну, ничего. Слава Богу, всё хорошо. Поди…
Он услышал, как, выходя, она радостно сказала Спасскому:
- Он не умрёт! Вы слышите? Он не умрёт! Я чувствую. Я чувствую, что он
пошёл на поправку. Слышите?
Но он твёрдо решил встать и уйти. Вот только восстановит дыхание. Интересно,
чего они все сгрудились у его постели? А, пусть себе стоят! «Приидите
соберитеся вси, иже благочестно в житии поживши, и восплачите о души отчужденней
славы Божия, и работавшей студным демоном всяким тщанием.»
- Поворотите меня на правый бок… - попросил Пушкин.
Да, так ему будет легче встать и уйти. Они кинулись к нему втроём. Даль,
Данзас и Спасский. «Добрии мои друзья и знаемии, почто не плачете; почто
не рыдаете, иже иногда любимаго друга и брата, ныне же странна Бога и
всех вас.»
- Хорошо, - произнёс Пушкин.
С правого бока ему действительно сподручнее было встать. Он встал и, шлёпая
босыми ступнями по холодному полу, направился к книжному шкафу. Стоящие
подле его постели расступились, лишь один Даль бросился за ним. Он поддержал
его под руку. «Спасибо ему, Даль – умница, понимает, что я ещё слаб.»
- Ну пойдём же, пожалуйста, да… вместе.
Осторожно, чтобы не сорваться вниз, Пушкин начал карабкаться к потолку
по книгам. Даль, чуть поотстав, лез за ним. «Ему поди ещё труднее, чем
мне, ишь как изменился…» Пушкин обернулся к Далю. Он очень постарел. Волосы
его отросли до плеч и совершенно поседели. Глаза глубоко запали, седые
брови срослись у переносицы. Суровое лицо венчала длинная белая борода.
Пушкин удивлённо заметил, что Даль успел переменить одежду. Сейчас на
нём была длинная белая посконная рубаха и грубого сукна домотканные порты.
На шее висел тяжёлый крест. Они всё лезли и лезли. Потолок оказался очень
высоко. Когда Пушкин остановился, чтобы перевести дух, из томика Вольтера
вылез маленький бесёнок, величиной с детский кулак, один из тех, что залетели
в квартиру вместе со снегом. Шёрстка его слиплась. Он отряхнулся, поганенько
хихикнул и укусил Пушкина за палец. Тот вскрикнул от боли и рухнул вниз.
Пушкин очнулся на том же диване. Старик склонился над ним, словно буравя
его взглядом чёрных глубоко посаженных глаз.
- Кто ты? – спросил Пушкин.
- Это я, друг мой, я, - ответил Даль.
Он снова принял свой прежний облик. На Пушкина смотрело его молодое, немного
усталое лицо.
- Что это? Я не мог тебя узнать. Мне было пригрезилось, что мы с тобой
лезем к потолку по этим книгам, и голова закружилась.
И он снова встал, и снова Даль пошёл за ним, поддерживая под руку. Они
снова подошли к книжному шкафу. Пушкин ухватился за книги, чтобы лезть
наверх, но шкаф накренился, и книги посыпались ему на голову. Даль, снова
превратившийся в старика, успел оттащить его, повернув к себе и прижав
лицом к своей груди. Пушкин обернулся. Книги кучами в беспорядке лежали
на полу. Почти все полки в шкафу надломились.Он тяжело вздохнул, поняв,
что наверх забраться положительно не сможет.
- Кончено… - грустно сказал он.
- Да, я повернул тебя, как ты хотел, - ответил Даль.
- Жизнь кончена…
Из груды разбросанных по полу книг полезли бесы. Их вид уже не был столь
безобиден, как давеча. Они вырастали, и шерсть их темнела и дыбилась.
Впрочем, настроены они были вполне дружелюбно. Они ходили вокруг него,
лязгая зубами, и с интересом рассматривали его длинную рубаху и голые
пятки.
|
1
2
3
4
5
6
7
8
↑
9
↓
10 |
