 |
→ |
XX_L. Проза тридцатилетних | ©
Василина Орлова
Издательство «Грейта» по инициативе переводчика и редактора Филиппа
Смирнова предприняло выпуск новой серии прозы тридцатилетних. Сейчас,
когда внимание к молодой, но уже профессиональной прозе неослабно и неусыпно,
эта серия весьма кстати. Первые три книги вышли сразу: Иван Бунин «Антоновские
яблоки и другие рассказы», Ксавье де Местр «Путешествие вокруг моей комнаты»
и Павел Быков «Бокс».
Формальный признак, который определяет вхождение в серию – это тридцатилетний
рубеж, который значим в жизни любого человека, не обязательно пишущего.
Просто писатель резче и четче, очевиднее отражает в своей судьбе этот
не то слом, не то рубеж, не то этап роста. Итак, серию составляют «юные»
произведения, написанные ДО. Ранний Бунин – своего рода камертон. Ведь
его, как и почти всякого зрелого писателя, мы знаем лучше по произведениям,
написанным ПОСЛЕ тридцатилетия. Тем интереснее попытаться рассмотреть
его ранние работы именно под этим углом зрения. Литературовед, филолог,
критик может задаться вопросом, в чем разница между ранним и зрелым? Начиная
с какого момента зеленое становится спелым? Где та точка во времени, когда,
как заметил известный современный философ, можно сказать: «дерево зеленеет»?
Когда разворачивается первый клейкий листочек, или когда их становится
десятка три?
По ранним вещам редко удается точно определить меру будущей известности
автора. А уж меру его таланта определить подчас нельзя и по самым последним
вещам (но не будем о грустном), потому что она зависит, как правило, все
же не от восприятия современников и их готовности награждать престижными
премиями или отправлять книгу в корзину для бумаг в рамках известной телепередачи.
Но Бунин как раз из тех редких авторов, кто бесспорен. И о его «Антоновских
яблоках», с недавних пор вошедших в школьную программу, можно с уверенностью
сказать, что это шедевр. Посему для любого молодого писателя это – повод
к оптимизму: во всяком случае, были прецеденты, когда написанное до тридцати
оказывалось состоятельно. Впрочем, о чем я говорю? Современный молодой
писатель в своей состоятельности не имеет привычки сомневаться. Не так
ли?
Ксавье де Местр, напротив, относится к числу писателей, чье мастерство,
снискавшее ему славу современников, впоследствии оказалось надежно забыто.
Это «восстание из небытия» и вхождение безвестного французского кудесника
словес в серию прозы современной, (если судить, по крайней мере, по оформлению
книг) делает серию тем более интересной, даже загадочной. Почему именно
де Местр? Перевод сделан с учетом уже состоявшихся переводов этого некогда
популярного писателя, однако «осовеременен», и вместе с тем стилизован
под старину, что составляет доказательство несомненного наличия тонкого
вкуса у переводчика. Трудно балансировать на грани старины и современности,
но Филиппу Смирнову удается это вполне, так что ничто не режет слух, напротив,
все витиеватости, шарады и изящества заставляют читателя медленно смаковать
страницу за страницей, и возвращаться время от времени к особенно милым
пассажам.
Третья книга серии – образчик прозы уже вполне современной в узком смысле
этого слова. Это «Бокс» Павла Быкова, рассказы и роман, представляющие
собой опыт анатомии патологического сознания. В послесловии к книге Быкова
Евгений Попов пишет: «И в «Боксе», и в рассказах для меня главное – не
описание мерзостей и содомских страстей, а скрупулезное писательское исследование
судеб и жизни «бедных людей», столь традиционное для классической русской
литературы». Действительно, литература современна тогда, когда она ищет
новые пути в поле тех тем, которые издавна занимали людей: любовь, разлука,
вечность, письмо.
Евгений Попов говорит о преемственности поколений, Филипп Смирнов - о
«невольной соответственности» и «со-положении» в единый литературный контекст
авторов разных эпох, стилей, стран. Каждый из них обладает своим способом
рефлексии, где-то есть точки пересечения, общие темы, узловые моменты,
отыскать их – задача читателя. Встают в один ряд классики памятуемые и
забытые; именитые авторы, наши современники, книгами которых «Грейта»
планирует продолжить серию (предполагается, что в их число войдут Евгений
Попов и Роман Солнцев) и те из совсем молодых авторов, еще не достигших
тридцатилетнего рубежа, как Павел Быков, чье будущее небесспорно, но профессионализм
уже явлен.
Эти три книги могли бы стать каждая (и стали в результате проекта серии)
чем-то вроде главы одной громадной книги, которая есть жизнь, настолько
они при всей своей разнородности сородственны в глубине смыслов.
Тридцать лет – это уже зрелость. И вместе с тем, это, что называется,
первая зрелость: еще многое не определено и не определено, и все же «заявка
на право вечности» уже написана. Мир, созданный автором, у него уже не
отнять. Мир Бунина уже созда, но незавершен, поскольку понятно, что и
после смерти автора (французская философия, а вслед за ней и весь свет
навострился считать точкой смерти автора ту точку, которую он ставит в
конце своего произведения, поскольку с этого момента он может считаться
не более чем интерпретатором, равнозначным со всеми другими, и также заблуждаться
и нащупывать дорогу к истинному пониманию того, что создал сам), а в данном
случае имею в виду физическую смерть, жизнь написанного не прекращается,
обогащаясь все новыми исследованиями, подвергаясь переоценке и обрастая
привязанностями.
Ксавье де Местр также вполне аутентичен: неожиданно созвучный русскому
сердцу француз, обогативший русскую литературу как собственными произведениями,
так и попросту давший темы кавказской пленницы, путешествия по планете
собственной комнаты, вмещающей всю вселенную переживаний, он заставляет
еще раз вернуться к известному тезису о параллелизме микро и макрокосма.
Человек носит в себе все те горести, сомнения, вспышки радости и отчаяния,
поводами к которым служат события мира вполне внешнего, то есть бессодержательного
в эмоциональном плане: он наделяет их собой, своими чувствами и мыслями,
отчего они и приобретают значимость – теперь не для него одного, но и
для нас, читателей, которым они тоже вследствие писательской открытости
становятся доступны. Перевод неспроста уподоблен фиалке в тигеле, и речь
здесь отнюдь не только о поэтическом переводе: фиалка неминуемо сгорит,
но ее нужно воссоздать, переплавить, вновь сделать фиалкой. Только сам
переводчик имеет доподлинное понятие о всех трудностях, с которым ему
приходится сталкиваться при осуществлении такой сложной задачи: не просто
переплавить фиалку, но, как в данном случае, цветок уже высохший, лишенный
жизни и едва не рассыпающийся в пыль, забытый среди других мнимо ненужных
предметов старины, многие из которых с течением времени на самом деле
уже стали сокровищами (просто этого мы не знаем, не хотим помнить, увлеченные
предметами модными, скоропреходящими, не имеющими за собой истории и историй).
Однако можно предположить, что основной трудностью здесь было приноровление
текста, написанного в другой манере, нежели та, к которой мы привыкли
и которую считаем естественной средой своего обитания, к нашему времени,
с сохранением всех тех милых сердцу особенностей, которыми играет «Путешествие
вокруг моей комнаты». Можно считать, что задача эта удалась вполне.
И Павел Быков создал свой мир. Пусть этот мир кому-то покажется страшноватым,
но он тождественен самому себе: в нем есть и убийство, по нечаянности
совершенное, о котором рассказывается обыденным языком в бытописательском
стиле, и конспект лекции «Хвост как основа жизнедеятельности и тайна женского
организма», и повествование о том, «Как солитера доставали». Заглавное
произведение книги, роман «Бокс», живописует сожительство собаки и одинокой
российской бабы. Кроме того, бокс – это ящик, клетка, в которую попадают
оба главных героя, каждый по-своему заканчивая свою жизнь. Собака, вочеловечившийся
пес, ломает в себе все, чему его научила хозяйка, и перегрызает ей глотку.
Финал поиска лучшего друга среди чужих закономерен.
Три разных лица, разных имени, различных мира. Каждый думает и чувствует
иначе, но все по-своему созвучны современности, потому что искренни, не
придуманы. Можно с уверенностью сказать, что все три автора страдали,
потому что искреннее письмо имеет для себя лишь один источник. Как гласит
пролог к «Паяцам» Руджеро Леонкавалло, в котором «резонер» просит воспринять
серьезно все, что сейчас будет происходить на сцене: «Наш автор пытался
вам рассказать неподдельные страданья». А рыданья ему помогали. Вот так.
В виде напутствия и ободрения «молодым» во все том же послесловии к книге
Быкова Евгений Попов возвращает нас к реальности: «…Прозаик Эдуард Русаков
из Красноярска долгие годы работал врачом-психиатром, Юрий Домбровкий,
бессчетное количество лет отсидевший в лагерях, болезненно боялся гэбэшников,
но, тем не менее, написал «Факультет ненужных вещей», Шукшин стал киношным
лауреатом, но его рассказы печатали со скрипом, Аксенов и Бродский вынуждено
эмигрировали, Солженицына выслали, Сервантеса посадили, Мильтон ослеп,
Свифт закончил свои дни в дурдоме, Пушкин погиб на дуэли, Маркес стал
троцкистом, Достоевский проигрался, Лев Толстой убежал из дому <…>
Есенин повесился, Маяковский застрелился, Хлебников пошел по дорогам,
Бабеля расстреляли, Зощенко сгноили, Добычин бросился в Неву. Говорю же,
что писателю может помешать только он сам».
Как и только он сам может войти… Или же остаться на обочине единого общекультурного
контекста. Сам. Вне зависимости от критики. Вне зависимости от того, получит
ли произведение, как принято сейчас говорить, какую-либо «прессу». И будет
ли забыто современниками и воскрешено потомками. Что нам убедительно демонстрирует
серия «XX_L. Проза тридцатилетних».
Теперь о книгах как о продукте. Хоть и говорил классик, что все товар,
а книги – нет, утверждение его непрочно: ну не жил он в эпоху повального
разгула шоубизнеса, пиара, промоутинга и прочего эдвертайзинга. Серия,
выпущенная «Грейтой», что редкость для некоммерческой серии, хорошо оформлена
– что ни думай, а важно, когда книгу приятно взять в руки. Великолепные
обложки Игоря Смирнова, сдержанные, очень взвешенные по тону, но привлекающие
внимание, очевидно, более чем на половину определяют успех продаж. Книжки
получились внешне модные, в хорошем смысле этого слова. Насколько актуальны
они по содержанию – время покажет, но главное, что все сделано очень серьезно
и ответственно, здесь не забыли про корректуру и постарались подать серию
достойно. Книжки вышли в мягких переплетах, в удобном «покетбуковом» формате,
планируется последующее издание в твердых обложках. Казалось бы, сейчас
принято поступать наоборот: сперва твердая обложка, затем мягкая. Здесь,
видимо, начали с мягкой потому, что она удобнее для повседневного чтения
– такую книжку хорошо взять с собой в метро (вот только есть опасность
проехать станцию), а уж потом, когда разойдется первоначальный тираж,
можно и выпустить в более «солидном» варианте – это чтобы потом поставить
на полку, а прежде, вероятно, и перечитать в обстановке поспокойней. Пусть
не у камелька в кресле-качалке (за отсутствием таковых в наших усредненно-икейных
интерьерах), так хоть на диване «Морская волна» перед выключенным телевизором.
|
1
↓
2
3
4 |
