Архивная версия / archive version:

Проект «ШтоРаМаг» переехал на сайт www.cih.ru
This project was moved to the www.cih.ru

данная версия не обновляется и может быть недоступной через некоторое время

^{см. также: Корпус | ШтоРаМаг | Арх. Журнал | Новости | Строительство}

Вы можете найти необходимую информацию на сайте cih.ru / You can find the necessary information on the cih.ru website:

Я ничего не ответил ему. Спускаясь по лестнице, я услышал, как Кузя осторожно прикрыл дверь. Я подумал о том, что зря, уезжая в эвакуацию, оставил пистолет отца в квартире. Ведь Кузя или кто-нибудь вроде него мог позариться и на моё жилище. И ещё я подумал о том, что Т., возможно, больше нет в живых. Жаль, право. Очень красивая женщина. Очень красивая. Мне хотелось иметь что-нибудь от неё на память. Лучше всего подошли бы те самые в красную ягодку трусы. Но их в лучшем случае давно пустили на тряпки. А что ещё могло бы мне напоминать о Т.? Собаки больше нет. Я вспомнил, как семья Т. вселялась в наш подъезд, и как солнце играло на мясистых тёмно-зелёных листьях фикуса, который несла в горшке мать Т. Да, я мог бы поставить этот цветок у себя дома. Но трудно вообразить, чтобы он пережил почти всю войну в обществе Кузи.

Я вышел из подъезда и направился к зданию школы. То была дорога к моему будущему материальному благополучию. К благополучию в новой жизни, в которой, увы, как ни прискорбно, не будет больше Т. …Но эта дорога окончилась грудой строительного мусора, которую разравнивали два бульдозера. Школы больше не было.
- Эй, земляк, - крикнул я ближайшему ко мне бульдозеристу, пареньку, не достигшему призывного возраста, с папиросой в зубах и одетой задом наперёд кепке. - Тут ведь когда-то школа была?
Паренёк заглушил мотор и выскочил наружу.
- Да, была. Но её ещё в первый год войны разбомбили. Мы сейчас стройплощадку под новую расчищаем. А вы учились здесь?
- Было дело…
- Воевали? – парень с уважением посмотрел на мой пустой рукав.
- Не совсем. Я, так сказать, боец невидимого фронта.
"Очень невидимого," – добавил я про себя. Паренёк вытянулся передо мной едва ли не по стойке смирно.
- Опасно было? – этот чудак смотрел на меня просто с обожанием.
- По-разному. Про покушение на ихнего вождя слыхал? Моя работа.
В глазах парня промелькнула тень недоверия.
- Шучу, земляк. Извини, не имею права рассказывать.
Парень понимающе улыбнулся. Я похлопал его по плечу.
- Иди, работай. Я здесь пока побуду. У меня с этим местом многое в жизни связано. Постою, товарищей погибших вспомню…
Он махнул мне рукой на прощание и снова запрыгнул в бульдозер. Я остался один. Я не шелохнувшись смотрел на то, как сравнивается с землёй моё богатство. Но странное дело, я не испытывал ни малейшего сожаления. Эти драгоценности пришли ко мне совершенно внезапно, и вот так же в одночасье я их потерял. Я даже не успел осознать, что богат. А потом другая мысль пришла мне в голову. Хорошо, что всё так случилось… Если бы я сегодня встретил Т., если бы драгоценности оказались целы, и если бы Т. согласилась стать моей, я бы вынужден был убить Марту Х.

Итак, я закончил военный период своих воспоминаний. Я шагаю по комнате, повторяя про себя: "Надо успеть". Что надо? Кому надо? Я впервые начинаю испытывать сомнения в целесообразности того, что делаю. С одной стороны, я должен закончить свои воспоминания до того, как умру или впаду в окончательный старческий маразм. С другой – до этого момента я должен успеть их уничтожить, потому как не желаю, чтобы какой-нибудь представитель человеческой породы ковырялся в моей прожитой жизни. Так для кого же я всё это делаю? Мне на глаза попадается бронзовый ангел с поднесённой к губам трубой. Решение снова найдено. Я пишу для него.

Война кончилась, как рано или поздно кончается всё. Это произошло до того, как наркома в пенсне стали называть министром. Люди ходили вокруг с глуповато-счастливыми лицами. Многие при этом плакали. Те, у кого война отняла близких. Это было время непонятной для меня смеси слёз и улыбок. Моя собственная жизнь постепенно входила в колею. В первый послевоенный приём я поступил в Университет. С учёбой Марта Х. мне не помогала, уже задолго до поступления в области математики я знал куда больше её. Материально мы были более или менее обеспечены. Снова начали выплачивать отцовскую пенсию. Сперва – дополнительными карточками. Марта Х. устроилась в школу учительницей. Кроме того, у меня от запасов, которые я брал с собой в эвакуацию, оставалось ещё достаточно безделушек – на чёрный день.
Постепенно стали возвращаться назад демобилизованные из армии, добавляя в и так не слишком благополучную жизнь города дополнительную струю неустроенности. Возвращались люди, которые по нескольку лет только и делали, что убивали, разучившиеся и порою не желавшие делать что-либо иное. Поэтому к счастью ли, к сожалению, но возвращались не все. Не вернулись с войны Колька, Сашок, Никита, Сёма, Рамиль. Колька оказался пророком. Мало того, что он фактически накликал смерть себе и своим друзьям, я действительно отсиживался в тылу, пока они впятером дружно проливали кровь за мою поганую шкуру. Но иные всё же возвращались…
…Я не ждал не гадал, что в один прекрасный день Т. всё-таки вернётся в наш город. Тем не менее это произошло спустя года два после окончания войны. Война пощадила её, оставив в живых. Т. приехала вместе с новым мужем, демобилизованным офицером. Я так и не потрудился узнать, как его звали. Вообще, из всех мужчин Т. по имени я знал только первого, Кольку. Этого про себя я прозвал просто Офицером. Я случайно встретил их на улице, как раз в тот день, когда она вернулась. Офицер был приземист и широк в кости. На нём был новенький парадный мундир с золочёными погонами. На груди у Офицера красовалось несколько начищенных до блеска орденов. Потом он так и не расстался с этим мундиром, лишь споров погоны, а ордена оставил, как примету собственной значимости. Он имел привычку стоять подбоченясь, широко расставив ноги, для того, чтобы все видели, насколько крепко он стоит на земле. На самом деле, приглядевшись можно было понять, что делает он это, пытаясь скрыть кривизну своих нижних конечностей. У Офицера были густые каштановые волосы, которые он слегка подбриолинивал и зачёсывал назад, золотая фикса на переднем резце и татуировки в виде перстней почти на всех пальцах рук. Поговаривали, что Офицер происходил из блатных, воевать начал в штрафбате, куда попал из мест не столь отдалённых. Уцелев в мясорубке первых месяцев и отмеченный командованием за свою бесшабашную отвагу, был переведён в разведку, где к концу войны дослужился до офицерского звания.
Т. была одета в цивильное. Скорее всего, она демобилизовалась намного раньше своего мужа. В её облике появилось что-то новое, что делало её непохожей на ту, прежнюю Т. Встречаясь с ней в подъезде или на улице, я пристально рассматривал её и ломал голову над тем, что же такого в ней изменилось. Ну да, Т. слегка располнела и округлилась, над алой губой появился едва заметный пушок, а в густой копне чёрных волос поблёскивали две-три седые ниточки. Да, Т. превратилась в красивую дородную зрелую женщину. Можно было сказать, что всё её существо как-то отяжелело. Но всё же это было не главное. В ней появилось нечто, что напрочь отсутствовало в Марте Х. и чем через край была наполнена Валька. Из всех пор кожи Т. начала сквозить похоть, в самом что ни на есть горячем, грубом варианте. Этот жар, должно быть, распространялся от Т. по воздуху. Во всяком случае, он передавался мне. Стоило мне столкнуться с Т. в выходной день, я тут же бежал домой и занимался ЭТИМ с Мартой Х. Я вспоминал прежнюю Т., нежную, слегка капризную девочку в ту пору, когда они с матерью вселились в наш дом, стройную, порывистую, устремлённую куда-то в светлое будущее девушку, когда она начала по-серьёзному встречаться с Колькой, а потом стала его женой. Тогда в ней не было этой одуряющей похоти. Спустя некоторое время я понял, откуда к ней это пришло. Если бы я был женщиной, то наверняка распознал бы, что этот первобытный дух ненасытного желания исходил от Офицера. Позже я сделал умозаключение, что Т. была очень зависима от мужчин, с которыми жила. Она изменялась подстать им. Я подумал в шутку, что если бы она стала моей женой, то через некоторое время потеряла бы руку.

Т. и Офицер поселились в её квартире. Кузе пришлось потесниться, а вскоре он и вовсе исчез, и его никто больше не видел. Герой гражданской не вынес общества героя Отечественной. Т. с мужем осталась в квартире вдвоём. Не знаю, чем эта пара зарабатывала себе на жизнь, и работали ли они в привычном смысле этого слова вообще. Офицер частенько возвращался домой поздно и под шаффе, распространяя в подъезде запах коньяка и дорогого одеколона, а у Т. на лице то и дело появлялись синяки.
Они прожили вместе около года. И без того пополневшая Т. вдруг начала стремительно раздаваться, но я далеко не сразу сообразил, что эта её полнота отнюдь не связана с режимом питания. Беременность делает фигуру большинства женщин уродливой, поскольку живот начинает сразу лезть вперёд, напоминая половинку перезревшего огурца. Что же касается Т., то создавалось впечатление, что она полнеет равномерно, становясь похожей на матрон с дебелыми телесами, которых так любил изображать один известный в прошлом художник, и от которых желание исходило пропорционально объёму и массе. Когда до меня всё же дошло, что Т. ждёт ребёнка, я почувствовал нечто похожее на зависть. В принципе, это обычное человеческое чувство мне чуждо. Я по натуре человек сугубо рациональный. Когда мне что-то нужно, то я сразу анализирую, могу ли я это получить, если же это невозможно, то я забываю о данном предмете раз и навсегда, что, казалось бы, исключает почву для зависти. Но здесь был другой случай… Незадолго до этого у Марты Х. случился второй, предпоследний выкидыш. Я поймал себя на мысли, что не хочу рождения ЭТОГО ребёнка. Ребёнка, зачатого Т. от Офицера. Я хотел бы, чтобы это был МОЙ ребёнок. Если бы только МОЙ ребёнок родился без физического недостатка, которым наградила матушка-природа меня самого, то он мог бы существенно улучшить человеческую породу. Я думал о том, что МОЙ ребёнок наверняка был бы свободен от таких общих человеческих недугов, как жадность, зависть, страсть… От всего того, что порождает так называемую любовь и ненависть. От того, что в конце концов делает человека убийцей. От того, от чего я в своей жизни почти избавился. Почти… Потому что я всё ещё человек. Но мне не суждено было иметь детей – человечество воспроизводит только себе подобных.
…Иногда я побаиваюсь силы своей мысли. В ту ночь, а вернее, под утро, Офицер вернулся пьянее обычного. Мне не спалось. Я подошёл к окну и увидел, как направляется к подъезду его покачивающийся силуэт. А наутро санитары спускали Т. на носилках. Я мельком увидел её посиневшее от побоев лицо с заплывшим глазом и расквашенными губами. После этого случая Офицер бесследно исчез, как частенько исчезали люди, которых я хорошо знал. Т. вернулась домой только недели две спустя, похудевшая и поседевшая. ЭТОТ ребёнок не был рождён.
С исчезновением Офицера изменился и облик Т. Помимо того, что в волосах её стали совершенно отчётливо видны седые пряди, напрочь исчезла некогда струившаяся из пор её тела похоть. От неё стала исходить усталость. Т. устроилась куда-то на службу и завела новую собаку.