Архивная версия / archive version:

Проект «ШтоРаМаг» переехал на сайт www.cih.ru
This project was moved to the www.cih.ru

данная версия не обновляется и может быть недоступной через некоторое время

^{см. также: Корпус | ШтоРаМаг | Арх. Журнал | Новости | Строительство}

Вы можете найти необходимую информацию на сайте cih.ru / You can find the necessary information on the cih.ru website:

Забулдыга был пенсионером. Не знаю, где он работал до выхода на заслуженный отдых, и велика ли была его пенсия, но у меня складывалось впечатление, что новоиспечённая семья была почти полностью на иждивении Т., которая продолжала работать и после того, как подошёл её срок выходить на пенсию. Забулдыга был низок ростом, почти на голову ниже Т. Нельзя сказать, чтобы он никогда не брился, но на впалых щеках его почти всё время была заметна седая двухдневная щетина. Глаза его прежде были, должно быть, карими, но к старости выцвели и приобрели то ласковое выражение, которое присуще обычно людям сильно выпивающим, но беззлобным. На губах его, как правило, блуждала виноватая улыбка, обнажая редкие, почерневшие от табака зубы. Курил Забулдыга что-то уж совсем невообразимое, и когда он выходил на лестницу отравить свои лёгкие, по подъезду распространялся ядовитый смрад. Вещи, которые он носил, имели фасон по меньшей мере десятилетней давности и сидели на нём как-то очень уж мешковато, как будто их хозяин беспрерывно худел. Я ни разу не видел, чтобы его серенькая в желтоватых пятнах кепчонка, сидела прямо на макушке – козырёк был постоянно сдвинут либо к правому, либо к левому уху.
Через некоторое время и в одежде Т. стала замечаться некоторая неопрятность. Она стала носить старческие чулки резиночкой, которые частенько перекручивались на её ногах. Если на её пальто отрывалась пуговица, то она не пришивала её по целой неделе. Зимой в воскресные дни она выходила по утрам гулять с собакой в нелепых спортивных шароварах и потёртой котиковой шубе. Венчала её одеяние красная лыжная шапочка с огромным помпоном. С появлением Забулдыги я понял, что Т. состарилась. Я проглядел этот момент, будучи с головой погружен в свои сновидения. Я даже не обратил внимания на то, что вторая собака Т., появившаяся после исчезновения Офицера, умерла от старости, и сейчас это был уже третий по счёту пёс, одно ухо которого задиристо торчало вверх, а второе свисало набок. Т. ещё раздалась в размерах, а на лице проявились одутловатость и краснота, как будто бы Т. за компанию с мужем регулярно прикладывалась к рюмке.
На старости лет на шею Т. нежданно-негаданно свалились родительские заботы. У Забулдыги была взрослая умственно отсталая дочь. Я не уверен в этом, но по-видимому, Забулдыга был вдовцом, и это нелепое создание под два метра ростом с бледным рыхлым лицом и пустыми глазами травоядного животного досталось ему в наследство от покойной жены. Мне даже было немного жаль Забулдыгу. Дочь походила на него, как гиппопотам на болонку, и даже если предположить, что существо это было зачато по глубокой пьяни, то исходя из самых вульгарных представлений о генетике, можно было сделать только два логически возможных вывода. Либо перед женитьбой на Т. Забулдыга жил с женщиной, напоминающей его кретинку-дочь, либо моральный облик его супруги был далеко не идеален. Первое время дочь Забулдыги появлялась строго по выходным, унося с собой набитые продуктами сумки. Потом она поселилась в квартире Т. и в один прекрасный день принесла, что называется, в подоле девочку, как две капли воды похожую на неё. Злые языки во дворе поговаривали, что это Т. в наказание за несчастную Аньку. Дочь Забулдыги нигде не работала и жила с ребёнком в квартире Т. до тех пор, пока та по состоянию здоровья ещё могла зарабатывать деньги. После этого и дебильную дочь Забулдыги и её ребёнка словно ветром сдуло, и больше их никто никогда не видел. Впрочем, это были уже совсем тяжёлые времена.
Пил Забулдыга не так, чтобы вусмерть, но с достойным лучшего употребления упорством. Абсолютно трезвым я его не видел никогда. Он целыми днями слонялся по двору, затевая с компанией таких же, как и он, бездельников, бурные доминошные турниры. Мужики играли на деньги. На выручку покупали много водки и пили все вместе независимо от того, кто сколько выиграл или проиграл. Эти оргии продолжались до тех пор, пока участников не разводили по домам жёны. Иногда Забулдыга по нескольку дней не показывался, и тогда это должно было означать, что он пьёт дома, не сходя с дивана. К пристрастию своего четвёртого мужа Т. относилась негативно, но несколько безвольно. Я частенько наблюдал, как покачивающийся Забулдыга покорно плёлся вслед за Т., а она со слезами на глазах по-матерински журила его, почти не повышая голоса. Он произносил корявые извинительные речи, называя Т. ласковыми именами, оканчивавшимися на "-уська", "-унька" или "-ишка". Так они прожили около десяти лет.

…Это случилось в новогоднюю ночь. В году минувшем умер генеральный секретарь с бровями. В народе его не сказать, чтобы не жаловали, но относились к нему с известной долей пренебрежения, как в больших семьях смотрят на брата-недоумка. Генеральный секретарь с бровями к концу жизни несколько утерял способность объективно оценивать свой имидж. То ли считая себя пламенным оратором, а, скорее всего, мученически неся свой тяжкий крест, он произносил многочасовые речи, несмотря на то, что дикция у него была такая, будто в рот бедолаге натолкали целую пригоршню сливочных тянучек. Про него рассказывали кучу анекдотов, за которые время от времени кого-то наказывали, но саму лавину сочинительства остановить было невозможно. Придумывать анекдоты прекратили едва ли не в тот момент, когда гроб с хладным телом генерального опустили в могилу. Наверное, сделала своё дело национальная традиция уважения к покойникам, а может быть, народ почувствовал, что заканчивается период сладкой спячки, и дальше будет только хуже.
Странный это был Новый Год. Мы с Мартой Х. встречали его, как всегда, вдвоём, уткнувшись в экран телевизора. Показывали какую-то дребедень, а после стандартных тостов говорить стало не о чем. Около трёх Марта Х. объявила, что хочет спать. У меня же сна не было ни в одном глазу. Она собрала со стола и, пожелав мне спокойной ночи, отправилась в спальню. Покрутив туда-сюда ручку переключения программ, я довольно быстро убедился, что меня ничего не привлекает. Читать не хотелось. Я потихоньку оделся и вышел на улицу.
Было довольно холодно, и я поднял воротник пальто. С неба ярко светил узкий серпик луны, точно вытащенный из герба нашей Родины. Я видел, как гасли одно за другим окна в домах. Праздник заканчивался. Я вышел со двора и прошагал ещё несколько кварталов, пока моё внимание не привлекла некая шевелящаяся чёрная груда в сугробе метрах в ста от меня. Подойдя поближе, я обнаружил, что это был Забулдыга. Он лежал на спине с закрытыми глазами, раскинув руки, и пытался перевернуться. Лицо его было залито кровью. Шагах в пяти от места, где он копошился, был обледенелый участок тротуара, тщательно раскатанный детьми. Рядом валялась раскупоренная бутылка зеленоватого стекла. Скорее всего, ему не хватило, и он отправился покупать водку у таксистов. Не дотерпев до дому, он раскупорил бутылку по дороге. Не слишком твёрдо стоя на ногах, он поскользнулся и разбил голову. Вдруг он открыл глаза. Сквозь пьяную паволоку в них сверкнула разумная искорка. Он шевельнул посиневшими от холода губами и выдохнул:
- Помоги, сосед…
Сначала я наклонился к нему, протянув свою единственную руку. Потом я будто бы услышал некий щелчок, и в моём сознании быстро, словно в старом немом кино, промелькнули картины, как мы с Т. шли по дюнам к морю, как мы путешествовали в мягком вагоне скорого поезда, сидя подле лампы с шёлковым плиссированным абажуром и потягивали вино, которое любил ОН, как мы клеили обои в нашей квартире, и что у меня, как у всех нормальных людей, было две руки. Я резко выпрямился и зашагал прочь.
Вернувшись домой, я не пошёл в спальню к Марте Х., а остался в своём кабинете. Не раздеваясь, я лёг на старый диван, тот самый, на котором окончил свои дни мой отец, и выключил свет, оставив зажжённой лишь настольную лампу. На её фоне силуэт ангела с поднесённой к губам трубой казался чёрным.
…Позже оказалось, что в ту новогоднюю ночь Т. заснула у телевизора, дочь Забулдыги была занята с ребёнком, и хватились его лишь под утро. Через пять дней Забулдыга умер в больнице от крупозного воспаления лёгких.

…Пожалуй, я приближаюсь к финалу своего повествования. Это отнюдь не значит, что после смерти Забулдыги прошло мало времени, или что это время не было насыщено событиями. Просто, когда человек старится, время субъективно убыстряет свой ход. Я часто раздумывал над причинами этого ощущения и пришёл к выводу, что в молодости время растягивается из-за того, что явления, с которыми сталкивается человек, имеют яркую эмоциональную окраску. Жизнь представляется полной и интересной из-за реализованных, а пуще из-за нереализованных желаний. В старости же все события тускнеют, с человеком как бы уже ничего не происходит, несмотря на то, что вокруг могут бушевать войны и природные катаклизмы. В старости приходит сперва слабое, интуитивное, а потом всё более сильное убеждение в тщете всего происходящего.

Повинуясь скорее законам жанра, нежели внутренней потребности, я вспоминаю о том, что происходило в стране в промежутке между смертями Забулдыги и Марты Х. На смену генеральному секретарю с бровями пришёл высокий и желчный, который, как говорят, писал стихи и в кругах интеллигенции имел репутацию просвещённого тирана. Он был немолод и очень скоро занял место в земле на главной площади Родины неподалеку от бровастого. Ему на смену пришёл генеральный секретарь с тяжёлой одышкой, вскорости тоже присоединившийся к двум предыдущим. Потом был энергичный говорливый человек с умной женой и отметиной на лбу. Он завершил одну тягомотную войну за пределами Родины, начатую при генеральном секретаре с бровями. Одни говорят, что только при нём Родина вздохнула свободно, другие – что именно он её, Родину и развалил. Перед тем как это произошло, человек с отметиной сменил титул генерального секретаря на титул президента. Этот титул настолько понравился всем охочим до власти, что каждый, даже самый крохотный осколочек бывшей великой Родины заимел своего президента. Президентов вообще стало очень много, и даже те, кто раньше именовались скромно директорами, стали президентами каких-то объединений, скрывавшихся за таинственными аббревиатурами из трёх букв. Те же, кому президентского титула не досталось, удовлетворились добавлением к своему директорскому званию прилагательного генеральный, видимо в память о навеки ушедших генеральных секретарях. На следующей ступени иерархической лестницы толпились сонмища директоров коммерческих и финансовых. Эти президенты и директора всех уровней, по мнению народа, ограбили страну и сам народ, который в опьянении дарованной свободы безропотно дал себя ограбить. Поэтому ни президентов, ни директоров в народе не любили. Особенно доставалось самому главному президенту, высокому седому весельчаку, начавшему долгую войну на территории Родины и проявившему склонности к теннису, народным пляскам и дирижированию. По своему облику он вполне бы вписался в компанию доминошных партнёров Забулдыги, да и имел очень схожие с ними пристрастия. При седом президенте в несколько раз увеличилось качество варёной колбасы при тысячекратном увеличении её стоимости. Страна, а вернее то, что от неё осталось, прекратила работать и начала торговать. Те, кто торговать отказывались, заявляя, бия себя кулаком в грудь, что они, дескать, интеллектуальная элита, стали есть качественную колбасу только по праздникам.