 |
→ |
КТО ТАМ ИДЁТ? | ©
Станислав Фурта
- Бросьте, доктор, я всё понимаю…
Вытирая полотенцем руки, вошёл Арендт.
- Ну-с, Александр Сергеевич, давайте-ка мы вас посмотрим.
Осмотр длился недолго. Арендт взглянул на рану, легонько помял живот,
перевернул Пушкина на один бок… на другой. На лбу Пушкина снова выступил
холодный пот, выражение глаз сделалось диким. Он закусил губу.
- Понимаю, сударь, понимаю, больно, но придётся потерпеть. Должен же я
понять, что с вами?
Закончив осмотр, Арендт выдохнул и, накрыв Пушкина простынёй, резко встал.
- Надо бы поговорить, - сказал он Спасскому и отвёл его в сторону, как
и некоторое время назад Шольц Задлера.
До Пушкина доносились обрывки разговора:
- … внутреннее кровоизлияние… я не Господь Бог, я не знаю, что там внутри
делается… и сколько вен и какие задеты, тоже не знаю… судя по всему, раздроблен
крестец… никаких кардинальных идей… на рану – холодный компресс… обильное
питьё, но только холодное… чтобы избежать застоя, может быть, имеет смысл
дать касторку… впрочем, к чему это приведёт, одному Богу известно… совершенно
согласен с Шольцем.
Пушкин отметил, что имя Господа в разговорах врачей повторяется всё чаще.
«Значит, действительно, конец. Грустно как-то…»
- Что врачи говорят, дрянь дело? – снова объявился незнакомец, и, не дождавшись
ответа, задумчиво произнёс, - Жаль…
- Чего тебе жаль?
- По-человечески жаль тебя…
- Как-как?
- Ну да, с определением моих чувств я , пожалуй, перестарался. И всё же
будет жаль с тобой расставаться. Мы ведь тоже не все детали ухватываем.
Так вот думаешь иногда: «А вдруг подольше протянет?» И невольно начинаешь
радоваться за человека, работа ведь всё равно уже сделана, так пусть его
ещё походит немного. Нет, правду говорю… Мне тебя будет не хватать. С
тобой было … весело.
- Ничего, найдёшь себе другое развлечение.
- Ну, мы пока не прощаемся. Ты ведь ещё не знаешь самого пикантного. А
правда, что это ты перестал спрашивать, в ком я воплощён?
- Мне это стало неинтересно.
- Взбодрись же, не падай духом. У тебя впереди большой путь. Мы ведь стали
очень близки, не правда ли? И мне, стало быть, не всё равно, как ты его
пройдёшь.
- Брось сентиментальничать.
Пушкин махнул рукой, словно отгоняя какой-то навязчивый образ, и обратился
к врачам:
- Господа, вы можете спокойно говорить при мне, я всё знаю.
Спасский и Арендт подошли к нему.
Пушкин посмотрел на Спасского:
- Я обращаюсь к вам, Иван Тимофеевич, потому что вы лучше знаете нашу
семью. Поговорите, пожалуйста, с Натальей Николаевной и скажите ей правду.
Не давайте ей больших надежд. Она не притворщица и должна знать правду.
Единственная просьба. Вы знаете, что я страдаю… Ей об этом не говорите.
Она замучает себя. С неё и так будет достаточно терзаний. Свет заест.
Арендт кашлянул в кулак, словно напоминая о своём присутствии:
- Я еду к Государю. Не прикажете ли что ему сказать?
- Скажите, Николай Фёдорович, что я… - очередной приступ боли заставил
Пушкина прервать фразу, - Скажите, что умираю и прошу прощения за себя
и за Данзаса. Он ни в чём не виноват.
Из гостиной раздался взволнованный голос Жуковского. Он выговаривал Данзасу:
- Вы понимали, милостивый государь, под чем подписывались? Боже мой, десять
шагов! Это уже не дуэль… Да-с, Константин Карлович, десять шагов – это
уже не дуэль, а убийство, неотвратимое убийство! Они с тем же успехом
могли сыграть в карты с условием, что проигравший пускает себе пулю в
лоб.
- Ах… Ну вот и друг мой Василий Андреевич… Позовите их с Плетнёвым.
Жуковский сел на кресло рядом с диваном. Пушкин взял его руку.
- Прости, Василий Андреевич, не послушал я тебя… Да не мог по-другому.
- Не у меня, у Господа проси прощения, Александр.
- Да-да. Ты прав, конечно. У Господа буду прощения просить. Виноват я
перед Данзасом. Ведь ему крепость грозит. Василий Андреевич, ты близок
к Государю, замолви за него слово. Я во всём виноват. Пусть простит его.
А меня уже Бог простит. Я умираю – Арендт меня приговорил… Подождите,
устал я…
Пушкин прикрыл глаза. Плетнёв и Жуковский склонились подле него
- Жаль, Пётр Александрович, не выполнил я твою просьбу, - проговорил после
передышки Пушкин, обращаясь к Плетнёву.
- Какую, Пушкин?
- Не будет тебе продолжения «Онегина», уж извини. Знаешь, я очень ценил
тебя, мы с тобой делали славные вещи. Помнишь «Северные цветы»?
Плетнёв попытался улыбнуться всей ширью своего добродушного лица:
- А сейчас чего же, не ценишь? Чего вспомнил о прошлом? Или расхотел со
мною дальше дело иметь?
- Пётр Александрович, я ценю твою готовность меня поддержать, но не будем
лицедействовать, мы оба знаем, что это конец. Хоть я не выполнил твою
просьбу – обещай выполнить мою. Умру я – не дай «Современнику» последовать
за мной… Обещаешь?
- Не беспокойся, Пушкин, постараюсь.
Пушкин снова поворотился к Жуковскому:
- А что Вяземский, где он?
- Он здесь, Александр, он и княгиня Вера Фёдоровна в гостиной с Натальей
Николаевной. И доктор Спасский с ними.
- Натали не одна – это хорошо. Перед ней я более всего виноват. Перед
ней и перед детьми. Простит Бог, как думаешь Василий Андреевич?
- Он милостив, Александр Сергеевич. Да не мне решать об этом.
- Да-да… Господь милостив, я сегодня уже много раз это слышал.
Пушкин замолчал, что-то обдумывая, потом твёрдо произнёс:
- Позовите священника. Хочу исповедоваться и причаститься – мне есть в
чём покаяться Господу.
- Ты что, никак, правда верующий? - хихикнул незнакомец из тёмного угла
кабинета, - Или так, на всякий случай?
- А это не твоё дело, изыди!
- Ну уж прямо так и изыди? Ты же только что говорил, что по мне соскучился?
- А теперь хочу побыть без тебя, понял?
Пушкин перекрестился.
- Всё-всё. Понял. Ухожу-ухожу, - донёсся шёпот незнакомца.
Жуковский наклонился ближе к Пушкину:
- Ты что-то сказал, Пушкин?
- Да, я просил позвать священника.
- Да, мы слышали это, но мне послышалось что-то ещё… Впрочем, неважно.
Из-за двери послышались голоса.
- Что там?
Жуковский поднялся с кресла.
- Лежи спокойно, Александр Сергеевич, сейчас пойду посмотрю.
Вернувшись, Жуковский пропустил вперёд доктора Спасского. Тот нёс медный
тазик для бритья с наколотым льдом и чистые полотенца. Жуковский вертел
в руках какой-то пакет.
- Компресс надо ставить, Александр Сергеевич.
- Не надо, Иван Тимофеевич. Не хочу.
- Надо, у вас и так, по-видимому, внутреннее кровоизлияние. Нужно же его
как-то остановить.
- Не нужно… Устал мучаться. Что у тебя, Василий Андреевич?
- Арендт не застал Государя во дворце. Он доложил камердинеру о твоём
состоянии. Позже фельдъегерь передал ему для тебя записку от Его Императорского
Величества. Сам Арендт пока у Натальи Николаевны. Сейчас войдёт, - сказал
Жуковский, разорвав пакет.
Пушкин протянул руку. Сперва пробежав глазами записку, он прочёл её затем
вслух:
- «Если Бог не велит уже нам увидеться на этом свете, то прими моё прощение
и совет умереть по-христиански и причаститься, а о жене и детях не беспокойся.
Они будут моими детьми, и я беру их на своё попечение.» Василий Андреевич,
будешь у Государя, скажи, жаль, что умираю, весь был бы его.
Пушкин прижал письмо к груди.
- Хотел бы с этим письмом умереть.
- Нельзя, Александр. Доктор Арендт должен вернуть записку Государю, -
растерянно произнёс Жуковский.
Пушкин нехотя выпустил записку из рук.
Спасский снова подступил к нему с компрессом. Пушкин сделал отрицательный
жест рукой.
- Не надо. Зачем эти мученья? Без них я бы умер спокойно.
- Да ведь только один Господь знает, когда нам смертный час выпадет.
Пушкин наморщил лоб, словно что-то вспомнив:
- Да-да. Я хочу причаститься. Мне и Государь наказывал.
- За кем послать, Александр Сергеевич? – спросил Спасский.
|
1
2
3
↑
4
↓
5
6
7
8
9
10 |
