Архивная версия / archive version:

Проект «Лекции» переехал на сайт www.cih.ru
This project was moved to the www.cih.ru

данная версия не обновляется и может быть недоступной через некоторое время

^{см. также: СНиПы | Архитектура | Бионика | Новости | Строительство}

Вы можете найти необходимую информацию на сайте cih.ru / You can find the necessary information on the cih.ru website:

2.1.2. Хронотопы романа

2.1.2.1. "Вертикальный" хронотоп

При "вертикальном" построении образов тюрьмы и лагеря Е. Федоров использует художественный прием символического обобщения и моделирования. При этом образы моделируются по аналогии с природным космосом, как некая нерукотворная экзистенциальная реальность человеческого существования: "близкое небо барака" (1; 2; 178); "электрический свет незаходящей луны" (лампочка) (2; 2; 56); вечность тюремных стен (1; 1; 71, 75, 130, 247 и др.) и вечность лагеря ("тысячелетнее царство лагеря") (1; 1; 190; см. также: 1; 1; 57, 157 и др.), подчеркиваемая в романе неопределенность местонахождения лагеря: "Где точно расположен этот лагерь - вразумительно не представляю. Против неба на земле… Макар телят гоняет сюда" (1; 1; 137), а также его гиперболизированные размеры: "Велик, велик ОЛП, больше вселенной" (1; 2; 244) и т.д.

Таким образом, человек, оказавшийся замкнутым (в прямом смысле этого слова) в жесткие обстоятельства тюрьмы и лагеря, открывает для себя внутренние, духовные горизонты свободы и соответственно окружающая его действительность обретает для него смысл, глубину, "вертикаль". Не случайно тюрьма и лагерь определяются в романе как место духовного, "второго рождения" для большинства его героев.

Так, в журнальном варианте романа в момент озарения: "Тюрьма (Лубянская - прим.) в центре Москвы! В центре коммунистического мира! Символ!" (2; 1; 17) (отметим, что автор снова использует прием переноса конкретной реалии в символический план) Виктор Щеглов, герой, от имени которого ведется повествование в этой повести (главе романа - в книжном варианте) на вопрос "Что раньше было? (на этом месте - прим.)" получает ответ: "Испокон здесь органы" (2; 1; 17).

Помимо указания в названном диалоге на "вертикаль" ("испокон") художественного мира романа, отметим в данном случае типичный для жанра мениппеи профанирующий каламбур, также использованный автором в целях "вертикального" построения художественного мира. Е. Федоров обыгрывает значения слова "органы": государственное учреждение и часть организма. Причем в русле карнавальной традиции востребована та часть (женского в данном случае) организма, которая в терминологии М.М. Бахтина определяется как материально-телесный низ.

Язык карнавала, возникающий у героев при осознании тюрьмы и лагеря так же, на наш взгляд, можно рассматривать как указание на обретение героями свободы. Так как ужасы тюрьмы и лагеря перестают для героев быть единственной и незыблемой реальностью, а получают в духе карнавальной традиции "веселой относительности" свой веселый эквивалент, который способен по карнавальной логике смен совершенно вытеснить из сознания реальную действительность.

Кстати, "вертикальность", всевременность, вечность мир в сознании героев обретает лишь в божественном хронотопе (разбор см. далее), который, как это будет показано ниже, характеризуется карнавальным мироощущением героев, как выражением творческого преодоления ими "наличного бытия". При этом отметим, что лагерь осознается героями как "мир наоборот", сначала относительно воли, как пространство идеологической свободы, а потом относительно самого "эмпирического лагеря", "ужасов без конца", как утопическое пространство смеха и изобилия.

 Таким образом, для символического обобщения образа тюрьмы, помимо обозначенного выше, общего с образом лагеря приема символического моделирования по аналогии с природным космосом, Е. Федоров использует символический язык карнавала. Образ тюрьмы при этом приобретает характерную для карнавальных образов амбивалентность.

Тюрьма является у Е. Федорова не только местом смерти ("египетская пирамида" (1; 1; 130) - усыпальница, в которой "совершенно безопасно, как в могиле под могильной мраморной плитой" (1; 1; 123)), но и (прежде всего, как было указано выше) местом духовного рождения для большинства героев романа. Что воплощается у Е. Федорова в характерной для карнавализованной литературы подчеркнутой телесности образа тюрьмы.

Так, например, в романе зачастую говорится не просто о здании тюрьмы, а о её теле, "массивном" (1; 1; 71), "судорогой дергающемся" (1; 1; 111); об "утробе" тюрьмы (1; 1; 71, 128), о её "чреве" (1; 1; 251); о её "жарких объятиях" (1; 1; 169-170); следующим образом указывается на то, как Лефортовская тюрьма из Лубянской тюрьмы принимает героя Женю Васяева: "родное чадо, как нежная мать" (1; 1; 125); сам герой Женя Васяев, находясь в Лефортовской тюрьме "сидит на койке в позе ребенка в утробе матери" (1; 1; 116); или, например, автор-повествователь Виктор Щеглов, описывая своё "второе рождение", произошедшее с ним на этапе, отмечает, что выпрыгнул из "щели воронка" (1; 1; 226). 

Герои романа, с одной стороны, созидая этот, "вертикальный", мир, с другой, уже осознавая себя в нем, часто сопоставляют-отождествляют тюрьму и лагерь (лагерные реалии) с различными культурно-историческими феноменами.

Так, ОЛП определяется в романе, как "Афины мира, где к началу пятидесятых годов сгрудилось больше выдающихся умов, чем в солнечной Греции в век Перикла" (1; 1; 155), "не ОЛП, а вторые Афины, пуп Земли" (1; 2; 85); или "…наш славный ОЛП играет в жизни мира ту же роль, что в свое время играли Афины, Иерусалим, Мекка" (1; 2; 242), или, например, по теории героя-идеолога Саши Краснова к списку "Спарта, монастырь… казарма… давно пора добавить и ОЛП" (1; 1; 184), форма которого, по словам этого же героя, полностью соответствует форме острова, описываемого в "Утопии" Томаса Мора: четырехугольник со сторонами 1, 2, 3, 4 (1; 1; 271); Лефортовская тюрьма отождествляется в романе с египетской пирамидой: "Лефортовка, высшая, объективная реальность, краса и диво, неподвластная времени египетская пирамида!" (1; 1; 130) и т.д.

Или, например, герой-идеолог Саша Краснов отмечает в своих рассуждениях, что бригада в лагере "имеет прямое сходство с русской общиной" (1; 1; 187) и, более того, "в лагерной бригаде больше общности между её членами, чем в миру в крестьянской общине, и, пожалуй, она даже напоминает семью, большую патриархальную семью: бригадники повязаны друг с другом не одним производством, но как в семье, как в первых христианских общинах апостольских времен, всем бытом, всей жизнью" (1; 1; 187).

Или же сооруженный главным героем Женей Васяевым бушлат между нарами, отделяющий его от остального барака, ставится автором в один ряд с пещерой ("Заратустра" Ницше), норой (Кафка), пустынькой (Серафим Саровский), кельей отшельника, мыслильней Сократа (1; 2; 84) и т.д.

Среди тюремных реалий можно назвать, например, сопоставление спеси и "представления о чести мундира" советских чекистов с таковыми у русского боярства, местничества и дворянства XIX века (1; 1; 47).

Подобное сопоставление в сознании героев романа тюрьмы и лагеря с вершинными феноменами культуры и цивилизации мы интерпретируем как результат рождения у героев нового, "участливого" и "ответственного" самосознания. Когда человек, оказавшийся отрезанным от "магистралей" культуры и цивилизации, приобщается к культурно-историческому опыту человечества не только и не столько посредством штудирования накопленного культурой потенциала, сколько посредством собственного духовного усилия. Это, с одной стороны, а с другой, тяга автора и его героев к постоянному цитированию, построению текста по принципу палимсеста (см. приложение) определяет рождение самосознания человека именно в пространстве культуры, в поле ее смысловых напряжений.

В качестве исходной ситуации рождения подобного самосознания в романе Е. Федорова "Бунт" описывается ситуация психического шока, в которой неизбежно оказывается советский (зачастую и по самоопределению) человек, попавший в лагерь. В романе описан крах одной иерархии ценностей и построение новой, в которой центром оказывается не Москва, с "вождем всех народов" Сталиным, а личное бытие героев "здесь" и "сейчас", перед лицом всего универсума и вечности.